«Америка не пережила тех изменений, которые пережили мы»
— У православной службы помощи «Милосердие» в Москве три детских дома. Все они семейного типа. Вы думаете, жизнь в таком детском доме может решить проблемы сирот?
— Даже хорошие детские дома не могут заменить семью. Я вначале думал, что мы можем создать такие условия, где нет депривации. Но нет. Меняется директор или воспитатель — это трагедия, это похоже на смерть родителей или их отказ от ребенка. В детском доме, даже самом хорошем, воспитатели сменяют другу друга, а иногда и вовсе уходят по разным обстоятельствам. Мы стараемся найти семью каждому воспитаннику. В детском доме семейного типа ему, конечно, лучше, чем в обычном детдоме. С ним занимаются, он является членом церковно-приходской общины, его воспитывают в строгих нравственных правилах, он выходит за ворота детского дома, социализируется, помогает другим. Но детдом есть детдом.
— Вы следите за их судьбами потом, после выпуска?
— Да, конечно. Например, у нас есть девочки, выпускницы, которые сейчас являются многодетными матерями, женами священнослужителей. Мы регулярно встречаемся с выпускниками и стараемся их поддерживать. Сопровождение детей, уже ставших совершеннолетними, тоже важная часть решения проблемы. Но лучший вариант — находить семью, и мы работаем именно в этом направлении.
— В детском доме-интернате для детей с умственной отсталостью № 15 работают ваши сестры милосердия. Я знаю, что в той группе, где они работают, уникальные результаты – тяжелые дети, которые лежали, теперь сидят или даже ходят; многие стали есть из ложки самостоятельно, хотя до этого их кормили из бутылок. То есть, получив немного персонального внимания, дети стали развиваться. Можно ли проецировать этот опыт на всю Россию?
— Это, действительно, очень хороший проект, но мы сейчас хотим забрать оттуда детей. Один из наших детских домов освобождается, потому что мы работаем над семейным устройством, и дети уходят в семьи. И в этом здании мы хотим сделать детский дом для детей-инвалидов и туда забрать эту группу, с которой работают наши сестры. Детей-инвалидов, конечно, тоже надо усыновлять, но мы реалисты и понимаем, что, к сожалению, не всех этих детей удастся устроить в приемные семьи. Но мы не хотим отказываться от них, когда им исполнится 18 лет, а готовы заботиться о них всю их жизнь.
— То есть когда им исполнится 18 лет, они не попадут в психоневрологический интернат?
— Обычно такие дети после 18 лет попадают в психоневрологический интернат. Это всегда воспринимается очень болезненно и становится для них трагедией. Та работа, которую делали наши сестры в этом доме-интернате, может и должна вестись во всех учреждениях такого типа. Везде должны быть волонтеры, каждый ребенок должен получать хоть немного персонального внимания. Но главное условие — эти детские дома должны быть малокомплектными. Чтобы там было не много детей. И чтобы в работе этих домов участвовали общественные и религиозные организации. Я знаю по опыту, сестры наши мне рассказывали, что иногда происходит в домах ребенка. Детей наказывают, к ним не подходят, когда им плохо и они просят помощи плачем. Любое казенное учреждение – это не дом. Там нужен постоянный гражданский контроль. Слава Богу, чиновники наши сегодня расположены к этому. На высоком уровне принимаются меры для поддержки волонтерства, социального служения. Мне кажется, могут произойти очень хорошие сдвиги, если общество примет в этом больше участия.
— Вы сказали, что детские дома должны быть малокомплектными, но мы имеем тенденцию на укрупнение детских домов. Даже из правительственного приказа о реорганизации детских домов и переводе их на семейный тип с 1 января 2015-го года выпал пункт о том, что в детском доме может жить не более 60 воспитанников.
— Это неправильная тенденция. Это тенденция на удешевление воспитания детей. Не хватает денег. Но потом придется платить больше. Тем, что эти дети не войдут в общество, потерей нравственных ориентиров, даже преступностью.
— В России не становится меньше социальных сирот. Чиновники принимают меры, общественные организации работают, а результат по-прежнему плохой — половина детей в сиротских учреждениях имеют родителей.
— Да, это очень плохо. Все это говорит о нравственном состоянии нашего общества. Многие люди не знают Христа и не знают, зачем они живут на земле. К тому же многие из нас утратили традиции, которые были в стране еще в 19-м веке. За 20-й век войн, гонений, борьбы с верой утрачено очень много из того хорошего, что делало нас сильными, добрыми, милосердными.
— Но на западе инвалидов усыновляют, а у нас все еще нет. Американцы берут детей с синдромом Дауна, а у нас это делают единицы, герои.
— Вот вы говорите про Америку. Америка не пережила тех изменений, которые пережили мы. У нашей истории был сломан хребет в первой половине 20-го века. Отказ от веры, от своих корней, борьба с инакомыслием, репрессии привели к страшной катастрофе.
Но то, что детей-инвалидов не хотят брать в семьи, вызвано не только нравственными причинами, но и экономическими трудностями, которые сегодня испытывают российские семьи. Удивительно, но если ребенок находится в московском детском доме, на него тратится больше 100 тыс. руб. в месяц, а если он попадает в семью, то семья получает значительно меньше денег. Кроме того, у нас пока еще плохая инфраструктура: не хватает детских садов для таких детей, нет нормальной социальной, реабилитационной поддержки. А если сбалансировать немного вот это соотношение, ситуация выровняется. Но, слава Богу, сейчас появилась тенденция к увеличению количества детей с инвалидностью, которых берут в семьи.
— Но в той же Америке разные христианские общины призывают своих прихожан усыновлять детей, и там в семьи забирают тяжелейших детей, я знаю много примеров. В России нет такой активной миссионерской деятельности в этом направлении. Я знаю священников, которые вообще не разрешают своим духовным детям брать приемных детей. Не благословляют. Почему Церковь так не активна в призывах усыновлять детей?
— Святейший Патриарх Кирилл несколько раз обращался с призывом усыновлять детей. По его благословению и с его помощью мы недавно нашли родителей для ребенка-инвалида. Но не каждому человеку можно рекомендовать взять приемного ребенка, поэтому священники всегда в таких вопросах проявляют осторожность. Усыновить такого ребенка — трудный подвиг. И не все способны к такому подвигу. К совершению подвига людей нужно готовить, и таким людям нужно помогать, и это должны делать и Церковь, и общество вместе, и тогда этот подвиг будет посильным для человека.
«Сотрудничество с государством совсем не значит подчинение»
— В последние годы растут масштабы церковной благотворительности, уже почти в каждом крупном храме есть социальный отдел, который занимается благотворительной помощью. Православная служба помощи «Милосердие», которую вы курируете, тоже расширяет свою деятельность. С чем связан интерес к благотворительности в Церкви? Ведь еще лет десять назад всего этого не было.
— Вообще социальное служение всегда было присуще Церкви. Но за время гонений эта деятельность была сведена к каким-то тайным проявлениям. А в том, что церковная благотворительность так возродилась за последние 10 лет, есть, конечно, большая заслуга нашего Патриарха Кирилла. Одним из первых документов, который был принят на Архиерейском Соборе при новом Патриархе, был документ о социальном служении. Я помню слова Святейшего, сказанные сразу после его избрания: «Церковь научилась говорить на языке богатых, теперь она должна научиться говорить на языке бедных». В 2010 году в каждом крупном приходе по указанию Патриарха был назначен штатный социальный работник — это человек, который получает зарплату и профессионально занимается организацией благотворительной помощи, социальной работы. Был реорганизован Синодальный отдел по благотворительности и социальному служению, были выделены на это деньги. В первую же Пасху Патриарх поехал к бездомным. Он часто посещает социальные учреждения и непосредственно курирует работу отдела, когда возникают какие-то сложные ситуации с помощью пострадавшим от наводнений, пожаров. Сейчас по благословению и под руководством Его Святейшества, при его непосредственном участии, оказывается всесторонняя церковная помощь беженцам из Украины.
— Сейчас большинство благотворительных организаций испытывают трудности в поиске доноров. Служба помощи «Милосердие» существует и оказывает помощь на частные пожертвования. Как вы собираете деньги?
— Раньше основная нагрузка по содержанию проектов социальных лежала на крупных жертвователях. Но во время кризиса 2008 года сократилось количество крупных спонсоров, и мы решили собирать понемногу от многих. Было создано общество друзей милосердия, члены которого жертвуют одну сотую часть своих доходов на дела милосердия. Сейчас это общество объединяет более 4,5 тыс.человек, и в октябре они собрали более 3,5 млн. рублей.
Но этих средств уже не хватает. Сейчас наш годовой дефицит превышает 50 млн руб. И мы снова обращаемся ко всем людям и просим их становиться нашими друзьями милосердия. Их помощь, пусть небольшая, но регулярная, действительно важна, ведь от этого зависит судьба тех, кому мы помогаем — детей-инвалидов, пожилых, тяжелобольных людей, бездомных, беременных и матерей в кризисной ситуации.
Конечно, периодически нам удается выигрывать разные гранты, которые дает государство и государственные фонды. Но мы бы, конечно, хотели, чтобы помощь государства заключалась не только в грантах, которые мы получаем время от времени. Мы бы хотели, чтобы это была постоянная поддержка, как это делается в Германии, например.
— Вы имеете в виду поддержку государством Церкви?
— Я имею в виду не поддержку государством Церкви, а финансирование социальной деятельности. Выделение части бюджетных средств на успешно работающие общественные и церковные социальные проекты. Во многих развитых странах поддерживаются социальные проекты, которые создаются церковными и общественными организациями. И они получают постоянное финансирование. Сейчас в России деньги государства в основном направляются на финансирование государственных социальных учреждений, но мы считаем, что нужно расширять поддержку социально-ориентированных НКО, в том числе и церковных. Это позволит обеспечить человеку больше индивидуального внимания и личной заботы, которые он может получить только в частных небольших социальных учреждениях.
— А социальные сети помогают? Многие верующие люди считают, что соцсети это зло. Но многие благотворительные проекты развиваются через соцсети. Людям жизни спасают через соцсети. Так зло это или добро?
— Я скажу так. Часто социальные сети являются злом. Но раз уж люди попали в эту сеть, можно и там помочь им делать добро, распространяя в этой сети информацию о необходимости добрых дел. Всякая вещь может быть использована и во благо, и во зло. Компьютер можно использовать для компьютерных игр, для просмотра непристойных материалов, для распространения ложной информации, — но с помощью компьютерных технологий мы сегодня координируем работу наших добровольцев, а наши семинары проводятся с помощью интернета и собирают много людей. То есть, сами по себе эти технологии не являются ни добром, ни злом, они могут использоваться человеком и во благо, и во зло.
— А вообще это правильно, что Церковь получает гранты на благотворительность от государства? Разве в зарубежной Церкви это делается?
— Есть религиозные организации, которые не занимаются сбором средств и социальной работы не ведут. Так, например, живут некоторые монашеские ордена в Католической церкви. Например, орден францисканцев в Америке вообще принципиально не берет помощь от государства. Некоторые католические ордена принципиально не принимают регулярную помощь от жертвователей — а принимают только разовую помощь. А мы пока и с государством сотрудничаем, и надеемся на регулярную помощь наших жертвователей. Мы считаем, что ситуация с социальным служением, которая сложилась в России, достаточно тяжелая, и без такой координации усилий невозможно выстроить механизмы помощи людям, которые в ней очень нуждаются.
— Но сотрудничая с государством, Церковь рискует превратиться в орудие государства.
— Взаимоотношения Церкви с государством — особая тема. Эти вопросы были всегда: и в царской России, и в допетровский период. Особенно тяжелая ситуация складывалась в советское время, когда государство давило на Церковь и сильно влияло на церковную политику, вынуждало Церковь идти на уступки. Однако сегодня, на мой взгляд, Церковь свободна, как никогда. Такой свободы не было даже в 19 веке, потому что тогда был обер-прокурор Синода, через которого император мог управлять церковной жизнью, а патриарха не было. Сейчас дела обстоят иначе, и Церковь абсолютно свободна. Мы очень дорожим этой свободой и не собираемся от нее отказываться. Я думаю, что и чиновники понимают, что только свободная Церковь может помочь утвердить высокие нравственные ориентиры в душах людей.
Сотрудничество с государством совсем не значит подчинение, я думаю, нет ничего плохого в том, чтобы вместе с государством и обществом помогать нуждающимся людям. Мы бы это делали и без помощи государства. Но с его помощью мы большему количеству людей сможем помочь. И эта помощь необходима не только людям, которые нуждаются. Эта помощь необходима самому государству, самому обществу. Потому что, помогая, мы становимся другими и немножко меняем мир вокруг. Мы понимаем, что не сможем построить рай на земле и уничтожить страдание. Но мы молимся и страдаем за всех и со всеми, Церковь вносит дух любви и сострадания в благотворительную деятельность, в том числе в те социальные проекты, которые делает государство.
— А люди часто говорят, что у РПЦ много денег, вот пусть и помогает всем нуждающимся.
— А что значит много денег? Много — это сколько? До революции у церкви были земли, здания, большинство населения ходило в церковь и постоянно что-то жертвовало, и считалось, что Церковь — очень богатая организация. Однако большевики, когда отобрали у Церкви ценности, поняли, что ошибались — они рассчитывали на большие суммы, которые на деле оказались мифом. Церковь живет на пожертвования людей. Ну да, есть сейчас у Церкви предприятие «Софрино». Но эти доходы не позволяют финансировать большие социальные проекты. У Церкви более 30 тыс. храмов, эти храмы нужно содержать, платить за свет, за воду, за отопление, обеспечивать зарплатой священников, певчих, нужно содержать семинаристов, заниматься издательской деятельностью, которая сегодня не приносит денег.
Кроме того, наша социальная помощь оказывается людям совершенно бесплатно. Практически единственное исключение — это небольшие пожертвования, которые вносят семьи наркозависимых на содержание воспитанников наших реабилитационных центров. Но даже эти пожертвования принимаются не во всех реабилитационных центрах. Больше половины наших реабилитационных центров вообще не берут с семей деньги.
В церкви не должно быть таксы определенной за требы, они совершаются за пожертвования, и каждый человек, даже не имеющий средств, может прийти и окрестить своего ребенка бесплатно. Для сравнения: Англиканской церкви в Великобритании принадлежит треть земель, у Католической Церкви есть богатейшие предприятия, в Германии каждый член церкви платит десятину. У нас нет такой процедуры. Именно поэтому в России есть крайне бедные приходы, в нищете живущие священники, есть архиереи в новых епархиях, которые живут совсем не так, как представляется многим.
— Вы говорите, что требы можно совершать бесплатно, но в то же время в храмах берут за требы определенную сумму. Понятно, что если нет цены, то многие вообще перестанут оставлять деньги, и тогда храму не на что жить. Но как установить разумную грань, чтобы и людей эти таксы и сборы не шокировали, и храм мог выжить?
— Это очень серьезная проблема, ее нельзя решить просто. Мы, например, в нашем храме решили не назначать цену за свечи. Они лежали у нас в шкафчике, их брали за пожертвования. И можно было взять любую, опустив какие-то деньги. Вы знаете, что произошло? Самые толстые свечи мгновенно разбирали, опуская копейки, которые не могли даже компенсировать их себестоимость. Наши современные люди пока еще не приучены жертвовать, они приучены платить, и они сами это понимают, им так легче.
Не все понимают, что такое жертва на храм. Люди не задумываются о том, что храм надо содержать, платить за свет, отопление, уборку. Не задумываются, что многие многодетные священники живут очень тяжело, они же не получают поддержку от государства. А священнику нужно ведь платить зарплату. А если он живет в сельской местности, то ему необходим транспорт, нужно ездить на требы, в любое время могут его вызвать. Ведь один храм обычно бывает сразу на несколько деревень. Нужно платить хору — не всегда можно найти людей, которые будут петь бесплатно. А если пение в храме плохое, или его вовсе нет, то и молиться там труднее. Нужно платить сторожу. Покупка новых облачений, утвари церковной — все это стоит денег, и деньги на это никто не выделяет, их должен находить сам храм, сам священник.
— Порой случаются скандалы, в которых замешаны священники на дорогих машинах, и становится понятно, что живут они не по средствам…
— Есть такой порок как корыстолюбие, который прилепляется ко всем людям, иногда и к священникам. Это грех, который свойственен человеческой природе. Мы знаем, что даже один из апостолов заболел этим грехом сребролюбия и дошел до предательства Христа. Но с другой стороны, и Святейший Патриарх Кирилл, и современные подвижники все время учат, что священник должен служить бескорыстно и не искать здесь на земле никакой награды за свои труды. Старец Паисий Афонский говорит, что главная добродетель священника — быть не сребролюбивым. Если он будет таким, то люди будут его любить, и Бог по молитвам людей даст ему и другие таланты, необходимые для священнического служения. Я сам слышал неоднократно, как Патриарх, наставляя после рукоположения нового священника, говорил ему: «Не ищи богатства, помогай людям, не заботься о деньгах для семьи. И Бог тебя никогда не оставит». Мы понимаем, что грех корыстолюбия, в котором Церковь обвиняют, существует, но это единичные случаи, при выявлении которых виновные наказываются.
«Церковь на земле — это не собрание святых»
— А как вы думаете, почему у общества такие высокие требования к священникам и Церкви?
— Когда в семье есть какая-то проблема, есть какое-то несовершенство, — ну, например, у матери ребенок хулиган, у жены муж — пропойца, — в этой семье все равно любят этих людей, пытаясь исправить их недостатки не обличением и злословием, а состраданием, молитвой, помощью. И это совсем иное отношение, чем к семье, живущей в том же подъезде, но в другой квартире. К ней мы будем относиться строже и требовательнее. Так вот люди, которые злословят о Церкви, — не являются ее членами. Они соседи по лестничной площадке. И для них недостатки членов Церкви — это недостатки чужих. И они не пытаются исправить эти ошибки, не пытаются помочь. Им проще осудить. Тем людям, которые так яростно выступают против Церкви, я всегда говорю: ну люди добрые, приходите к нам, помогайте нам. Давайте вы тоже будете делать добрые дела бесплатно, помогать больным, участвовать в делах прихода, нам бы это очень помогло! Но большинство не хочет работать над этим, они хотят разоблачить и считают это достаточной мерой. Это, конечно, неконструктивный подход — пригвоздить к позорному столбу и радоваться, что нашел соринку в чужом глазу. С другой стороны, это очень хорошо, что общество применяет к Церкви такие высокие критерии, сохраняет веру в святость Церкви. Но нужно понимать, что святость людей — это причастность Богу, а не абсолютное совершенство.
— Считается, что если священник совершил грубый проступок, его должны уволить. Он ездит на дорогих машинах, а его не увольняют. Вот эти дорогие машины — самое распространенное обвинение в адрес священников.
— Если человек совершает тяжелый проступок, он, конечно, не может быть священником. За мое управление викариатством Святейший Патриарх запретил в служении двух священников. Но нельзя забывать, что священник — это всего лишь человек, со всеми достоинствами и недостатками. Тут вот в чем проблема. Когда люди приходят в церковь, они думают, что в церкви все — образец совершенства. И если какие-то люди в этой церкви не абсолютно святы, бескорыстны и совершенны, то человек думает, что в Церкви все плохо, и она не достойна быть Церковью. Но надо помнить, что Церковь здесь на земле – это не собрание святых, это собрание кающихся грешников, стремящихся к святости.
Многие люди думают, что Церковь, богослужение — это концерт оркестра, который можно постоять и послушать. На самом деле Церковь — как музыкальная школа. В музыкальную школу записываются не для того, чтобы послушать, как играют другие, а для того, чтобы самим научиться играть. Сначала изучают азы. Потом вникают глубже, а в итоге становятся настоящими музыкантами. Люди приходят в церковь научиться извлекать из своей души прекрасную мелодию любви, добра, милосердия. Не у всех и не всегда это получается. Когда мы приходим в церковь, мы на людей вокруг нас должны смотреть, как на наших сотоварищей по учебе. Кто-то знает больше и может подсказать, как решить ту или иную жизненную задачу. А у какого-то бедолаги, по видимости, получается хуже, чем у нас. Но не потому, что он хуже нас сам по себе, а может быть, потому, что он сирота, может жизнь так сложилась, а может наследственность. А может быть просто устал или болен.
Считать настоящим Учителем можно только Бога. Он Один свят. И Матерь Божья, а к святым можно отнести только тех, кто окончил свой жизненный путь. Их можно оценивать по самым высоким критериям. Но люди, которые приходят в храм, в том числе священники, архиереи — они люди, они только идут к святости. И нужно не обличать их за какие-то погрешности, а помогать им исправлять эти недостатки.
Мы все в Церкви являемся учениками Христа. Епископы, священники, миряне, — все братья и сестры. Я помню, Патриарх наш как-то сказал замечательные слова о том, что на суде Божьем, может быть, Патриарху придется просить какую-нибудь уборщицу из храма: «Тетя Маша, ты уж помолись там за меня перед Господом». Мы должны быть снисходительны друг к другу. И не осуждать. Осуждение — это то, что мешает спасению. И если человек осуждает других, значит, он не на том пути находится. На ложном пути.
— А как тогда бороться со злом, если нельзя его осуждать и обличать?
— Нельзя закрывать глаза на зло, которое есть в мире, и непременно нужно пытаться его исправить, но нужно делать это молитвой, любовью, добрыми делами, а не злобой и осуждением. В Церкви есть инструменты самоочищения, действуют правила, по которым не только можно, но и нужно обличать волков в овечьей шкуре. Но процесс очищения, как и в человеческом организме, не должен происходить нарочито публично. Современный мир слишком много внимания уделяет действующему в мире злу. Часто через это зло не уменьшается, а умножается. Маленькие дети в начальной школе в большинстве даже считают, по моим наблюдениям, что зла в мире больше, чем добра. Это страшно, если уже в детстве человек не верит в силу добра. Нужно с пеленок, с детского сада учить детей побеждать зло добром.
«Если ты здоров, ты должен помогать больным»
— Я иногда в сети читаю такие вопросы: «Почему я должен помогать какому-то благотворительному проекту, старику, ребенку, если это обязанность государства? Ведь я работаю, плачу налоги, а государство все равно не строит больницы и не развивает медицину». А как вы объясняете своим прихожанам — зачем вообще с точки зрения Церкви нужна благотворительность?
— Я не думаю, что мир — театр, как считал Шекспир. На самом деле этот мир похож на больницу. И в этом мире одни богаты, здоровы, счастливы, а другие больны, бедны, страдают. И, как в больнице, все люди, живущие в мире, делятся на две категории. Категория здоровых, богатых и счастливых — это не просто люди, которым достался счастливый билет, нет. Это люди, которые призваны помогать другим. И помогать другим должно не только государство, но и все гражданское общество. Если ты здоров, ты должен помогать больным. Если ты богат, ты должен помогать бедным. Если ты счастлив, ты должен помогать несчастным и хотя бы немного скрасить страдания другого. Если этого не делать, то теряется смысл жизни на земле. Есть два пути для двух этих категорий — если ты несчастен и болен, то ты должен научиться переносить эти испытания благодушно, понимать смысл попущенного Богом на земле страдания; а если ты здоров и богат, то ты должен помогать тем, кто несчастен и беден.
Если человек не идет ни по одному из этих путей, он или начинает унывать и завидовать, или живет только для себя и кончит плохо, останется в одиночестве. Люди должны помогать друг другу. Это обязательное условие жизни на земле. Без этого человек не будет человеком, не познает главную радость любви, ему не будут прощены его грехи, которые есть у каждого. Потому что грехи прощаются тем, кто несет немощи других людей. Об этом говорил Иоанн Предтеча в своей проповеди на реке Иордан. Он говорил: «У кого есть две одежды, дай тому, у кого нет ни одной». И называл это условием принесения плодов покаяния. Без этого нет покаяния. А государство в принципе никогда не может помочь всем. Оно может выделить деньги, создать структуры, но государство это неповоротливый, большой механизм, в котором мало любви и мало точечной, адресной работы, направленной на каждого человека. Эту работу должны выполнять общественные организации, простые люди.
— Но ваша схема не дает ответа на вопрос, почему же должны страдать те, кому суждено родиться несчастным, больным и бедным. Вот почему должен страдать ребенок?
— Это то, что вообще невозможно понять, если считать, что жизнь оканчивается со смертью.
Вообще причиной страданий в мире является первородный грех: человек сам впустил в этот мир страдание. Сам, своей свободной волей, выбрал отступление от Бога, и в мир вошли грех, зло, страдание, смерть.
Мы видим, что, к сожалению, на детях сказываются последствия родительских грехов. Если отец промотал состояние, то ребенок рождается в нищете со всеми вытекающими отсюда последствиями. Если у родителей была наследственная болезнь, то ребенок тоже рождается с этой наследственной болезнью. Это особенность человечества. С одной стороны, человек получает какие-то дурные наклонности родителей, с другой — получает родительские таланты и хорошие качества.
Мы не можем победить страдание в мире. Но одни могут страдание превозмочь, а другие могут им помочь в этом. Отношения, когда кто-то страдает и получает помощь от другого, а кто-то эту помощь оказывает, являются отношениями любви и доверия, которые были утеряны человечеством.
— Но ведь те, кто несчастен и болен, страдают больше, разве это справедливо?
— Если все будут одинаково страдать, на земле будет ад, потому что никто не сможет никому помочь. Но Бог попускает кому-то больше страданий, кому-то меньше, чтобы мы могли помогать другим. Если человек этого не делает, он живет неправильно и не понимает смысла страданий на земле. Если ты здоров — помогай тому, кто болен; богат — тому, кто беден; если у тебя есть руки — тому, у кого нет рук; если есть глаза — тому, у кого нет глаз. Своим талантом мы должны помогать другим. Поэтому так неравномерно распределяется страдание, но участвовать в страдании другого должны все. Один страдает, потому что ему плохо. Другой страдает, потому что плохо другому — то есть, сострадает. И неизвестно, что тяжелее и кому труднее – ребенку больному или его матери, которая ему сострадает. И то, и другое есть подвиг.
«Телевидение для многих людей является злом»
— Не могу не спросить вас о роли телевидения в общественной жизни. Многие верующие телевизор не смотрят и детям не разрешают, считая, что телевизор это зло. А надо ли Церкви бороться с таким злом?
— Церковь должна утверждать добро, свидетельствовать об истине. Она может попутно обличать неправду, бороться со злом. Но главное дело — явление любви. Если Церковь начинает с чем-то только бороться, то теряется та благая весть, которую она несет. Победа уже одержана, Господь уже воскрес из мертвых, уже одержал победу над силами ада, на земле остался только призрак этого зла, и зло не властно над душой человека. Каждая человеческая душа может найти путь к Богу.
Конечно, телевидение для многих людей является злом, как и ленты новостей. Они так составлены и так пишутся, что провоцируют человека на уныние, злость, желание отомстить. И опасно людям в этом жить, если они не помнят о том добром, что в мире есть и для чего он создан.
— Как же быть в курсе главных событий?
— Нет, ну я же не сказал, что нельзя смотреть телевизор. Я говорю, что многим людям это вредно, потому что у них нет «прививки», они не помнят, что в мире есть добро. Разумеется, нужно знать, что происходит в стране. Но я бы советовал не уделять много времени просмотру и чтению новостей. Большая часть времени человека должна быть посвящена деланию добра, а не копанию в куче новостей. Пообщаться с семьей, позаниматься с ребенком, пойти волонтером в больницу или приют, написать письмо заключенному или помочь голодному, больному…
— А вы смотрите?
— Я телевизор не смотрю. Я знаю о том, что происходит в мире, но телевизор не смотрю.
— Раз уж мы заговорили о борьбе со злом, то не могу не спросить о других запретах, которые любят в нашей стране. Вот, например, депутаты наши очень любят запрещать все, что им кажется безнравственным и вредным. Они декларируют борьбу за нравственность, а часть общества этими запретами недовольна, считает себя задетой и обиженной. Как на это смотрит Церковь, ведь она уважает свободу выбора человека? Можно ли заставить всех быть нравственными? Можно заставить человека жить праведно, не ругаться матом, не пить, не курить?
— Никакие законы, никакое экономическое развитие, научные открытия, дипломатия не установит мир во всем мире и не дадут благоденствия на все времена. Успокоить душу и привести ее к совершенству может только Христос, и у православной Церкви есть не только знание о Нем или знание Его. Он Сам, Живой и Действующий, Воскресший из мертвых, и есть Глава Церкви. Он — не просто Бог, непостижимый и далекий от человечества. Христос — Бог, ставший человеком. И только соединение со Христом, в молитве, в таинствах, в исполнении Его слов и может победить зло в душе человека.
Но Бог дал человеку свободную волю, и человек выбирает добровольно, с кем ему жить и как ему жить. Заставить всех прийти ко Христу нельзя. Был такой фильм Ролана Быкова про доктора Айболита. Там Бармалей, став хорошим, сказал, что теперь всех заставит стать хорошими. Конечно, мы не должны быть такими Бармалеями. Нельзя заставить человека стать святым. Мы, каждый из нас, должны сами найти истину, должны свидетельствовать о Христе своей жизнью — не словами, не пиаром, а своими делами, каждый день. И тогда на этот путь мы приведем и других людей. Как призывал Серафим Саровский: «Стяжи мирный дух и тогда вокруг тебя спасутся тысячи». Вот путь, который предлагает Церковь. К спасению человека, семьи, воспитанию детей, к спасению России и всего мира. Кто хочет, тот этот путь для себя выбирает.
— А если человек не хочет, значит, ему нельзя помочь?
— Каждый человек свободен, и Бог не хочет нарушать нашу свободу. Некоторые считают, что всех можно причесать под одну гребенку, заставить что-то сделать, но это не так. Господь даровал нам свободную волю. О человеке, который сознательно не хочет идти за Богом, необходимо молиться. Может быть, Господь пробудит в нем совесть, жажду истины, откроет его сердце любви и состраданию.
«Количество беженцев не сокращается»
— Синодальный отдел оказывает помощь беженцам с юго-востока Украины. О каких цифрах речь?
— Сейчас ежедневно в наш центр помощи беженцам в Новокосино приходит 130–140 человек — и у каждого своя проблема, своя нужда. В центре оборудован склад по типу бесплатного магазина, где каждый беженец может выбрать одежду, обувь, теплые вещи, есть примерочная. Рядом находится детская комната. Здесь ведется прием беженцев, оказывается помощь в поисках жилья, трудоустройстве, покупке билетов. Беженцам предлагают горячий чай и кофе, выдают продукты, средства гигиены. Работает сарафанное радио, информация о центре в Новокосино распространяется быстро. Контакты и вся информация есть у сотрудников ФМС и начальников вокзалов. Мы наладили регулярную закупку вещей для беженцев. Также закупаем продукты, из которых формируем продуктовые наборы.
В Москве был организован общецерковный штаб помощи беженцам и открыта горячая линия. В первую очередь, мы помогаем наиболее уязвимым категориям беженцев: многодетным, инвалидам, пожилым, одиноким матерям. Наши специалисты принимают просьбы и предложения о помощи, консультируют по поводу правового статуса.
В большинстве епархий тоже оказывают помощь. Нам известно, что в разных регионах в церковных учреждениях и у себя дома священники и прихожане приняли примерно 2 тыс. беженцев. Но это только данные из некоторых епархий, которые к нам поступили. Думаю, что общие цифры значительно выше. Самая активная работа по оказанию помощи велась в Ростовской области, которая приняла наибольшее число беженцев. Только с одного церковного склада в Ростове-на-Дону беженцам передали больше 800 тонн гуманитарной помощи. Помимо регулярной гуманитарной помощи Церковь духовно поддерживает пострадавших. К сожалению, количество беженцев не сокращается, и сейчас многие бегут, опасаясь, что не переживут зиму — разрушена инфраструктура, впереди холодная зима. Так что мы будем и дальше работать с этими людьми.
— В соцсетях как-то обсуждалось, что помощь беженцам подорвет и без того слабеющую российскую экономику. Можно ли помогать без ущерба для себя?
— Если человек верит в Бога, то он не рассчитывает свои запасы и возможности, он знает, что надо помочь тем, кому хуже, чем ему. Я по себе знаю: чем больше отдаешь, тем больше получаешь. Великий святой Иоанн Милостивый, когда раздавал деньги нуждающимся, в ответ на сомнения своих экономов говорил: «Я верю, что если со всего мира соберутся беженцы в Александрию, то Господь пошлет нам достаточное количество средств, чтобы всем этим людям помочь». Поэтому верующий человек помогает всем, что у него есть. А люди эти очень нуждаются. Я видел их в нашем центре помощи. Они прилично одеты, не похожи на бездомных, но если им не помочь, нужда может сделать их бомжами. У многих нет зимней одежды, смен нижнего белья, у детей нет игрушек, канцтоваров, и купить им не на что, им нужно платить за жилье, им нужна работа. Конечно, люди нуждаются в нашей помощи, и, слава Богу, большинство россиян это понимает на всех уровнях.
— Многие из беженцев не получили статус, у их детей нет регистрации, а в сады и школы в Москве сейчас не берут детей без регистрации. Я уже не говорю о поликлиниках и больницах.
— К сожалению, есть много проблем у этих людей в социальной сфере. Многим просто жить негде. Многих сначала разместили у себя наши граждане, а теперь просят освободить жилье. А куда им идти? Социального жилья у нас и для своих граждан не хватает. Бывает, что их намеренно обижают. Я видел двух женщин, одна из них беременная и с маленьким ребенком, другая, молодая совсем, — они спали на одной кровати в общежитии, вторая работала причем, не за деньги, а за еду и эту кровать в общежитии. Они пришли в наш центр перепуганные, даже от еды отказывались сначала, потому что боялись, что их обманут. Приходили молодые люди, их обманули, не заплатили за работу. Любая война — это способ для мерзавцев и подлецов нажиться, использовать несчастных людей, оказавшихся в безвыходной ситуации. Каждая такая ситуация выявляет устроение души человека. Но, слава Богу, что большинство людей все-таки старается помочь.
— Если война затянется, беженцы, живущие в таких ужасных условиях, станут маргиналами. А наше общество не любит помогать маргиналам.
— Такая опасность, конечно, существует. Потому что если человек находится на улице хотя бы в течение полутора месяцев, он в большинстве случаев становится бездомным, которого все презирают, и если мы им не поможем, в этом будет отчасти и наша вина.
— У службы помощи «Милосердие» есть проект помощи бездомным. Прошлой зимой специальный автобус собирал людей на улицах, вез их в центр помощи, там они мылись, грелись, получали еду. Но это капля в море, людей бездомных на улицах не становится меньше. Можно вернуть в нормальную жизнь человека, ставшего бомжем?
— Проблема в том, что у нас в стране нет реабилитации для бездомных, мы еще не дошли до этого. Здесь есть объективные причины — нашей стране было не до того, у нас были смены курса, перестройка, мы только недавно начали заниматься помощью больным детям, инвалидам, старикам. Я думаю, такое время придет и такой реабилитацией нужно заниматься. Это очень сложная задача. Сегодня Церковь работает над тем, чтобы изменить отношение общества к бездомным как к отверженной категории населения. У нас задействованы более 100 социальных служб, помогающих бездомным, открыт 61 церковный приют. И хотя некоторые люди возвращаются в общество, полноценная реабилитация бездомных в России толком не началась. Есть среди бездомных психически нездоровые люди, есть те, кто подвержен страшной алкогольной зависимости. И поэтому их лечение и реабилитация связаны с лечением психического заболевания и алкогольной зависимости. Психические заболевания не лечатся у нас в стране насильно. Если человек не хочет лечиться, его надо убедить, уговорить, значит, нужно вложить в человека много сил и времени. На это общество пока не готово, но я уверен, что мы к этому придем.
В начале этого года, зимой, во дворе нашего синодального отдела мы организовали пункт обогрева для бездомных, где люди могли помыться, поесть, получить одежду и помощь в восстановлении документов. У нас в службе «Милосердие» действует благотворительная программа «Возвращение»: мы собираем средства, чтобы покупать бездомным билеты и отправлять к родным. Активно работает с бездомными Департамент соцзащиты города Москвы. Так что от смерти голодной в Москве они не умирают, от холодной смерти мы их спасаем, а вот вернуть их в общество — сложно. Общество и само не хочет, чтобы они возвращались. Есть мнение, что этих людей нельзя вообще вернуть в здоровую жизнь, но я не думаю, что это так. У каждого своя причина, своя беда, своя история.
— Есть даже мнение, что бомжей надо сажать за бродяжничество, как это было в советское время.
— Ну да, сажать, расстреливать — сегодня чего только не услышишь. Говорят, что в 90-е годы даже существовало движение молодых людей, которые убивали бездомных. Это все наследие нашего страшного прошлого. К сожалению, до сих пор у некоторых сохраняется желание не помочь бездомным социализироваться, а убрать их куда-нибудь подальше, чтобы их не было особенно видно. Но ведь это не решение проблемы!
Правда, последнее время что-то меняется к лучшему. Бездомным помогают совместно госструктуры, религиозные и общественные организации. Социальный департамент города проводит большую работу, выделяются средства на модернизацию и увеличение масштаба этой помощи. У меня есть надежда, что эта совместная работа будет продолжаться и принесет хорошие плоды. И вообще я вижу, что подход государства к решению социальных проблем становится все более серьезным и глубоким.
«У нас, к сожалению, не было процесса освобождения от тоталитаризма»
— У вас нет ощущения, что большинство граждан нашей страны ностальгирует по Советскому Союзу и сильной, авторитарной руке? Недавно 80% граждан высказались за возвращение смертной казни. На молодежном форуме на Селигере вывесили портрет Сталина рядом с портретом Николая Второго. Вы как представитель Церкви, которая 70 лет подвергалась гонениям, как оцениваете эти тенденции?
— Я думаю, что всем нам надо вернуться к Богу, и только в этом есть и спасение человека, и спасение народа. Порядок навести сверху невозможно. Порядок наводится каждым из нас – сначала в своей душе, а потом вокруг. Вот некоторые люди говорят: «Пусть Церковь помогает». Церковь сама по себе помочь не может. Может помочь Бог, обращение ко Христу. Нельзя позвать Церковь на помощь, оставаясь в стороне. Если ты сам станешь членом Церкви, если ты сам будешь пытаться помочь, то через тебя будет действовать Христос. Но не стоит воспринимать Церковь как внешнего агента, который воспитает твоего ребенка, поможет твоему старику, наведет порядок на зонах и в психиатрических учреждениях. Нужно самому участвовать в этом, самому включаться и помогать.
А строгость законов, строгость наказания — необходимы. Строгость нужна, в первую очередь, по отношению к коррупции, которая пронизывает наше общество. Когда равноапостольный князь Владимир принял решение о принятии христианства, то он перестал наказывать преступников. К нему пришли епископы и сказали: так нельзя, надо следить за порядком. И он понял, что отмена наказания не решит проблемы. Но смертная казнь — это страшная проблема. Как определять меру вины? Как взять на себя ответственность за лишение жизни? Отец Глеб Каледа, служивший тюремным священником в те времена, когда была смертная казнь, говорил, что иногда расстреливали не того человека, который совершил преступление, а другого — с той же фамилией. Мы не должны забывать, что после совершения самого тяжелого, страшного преступления человек может измениться, покаяться, стать другим. Вместе со строгостью нужна и любовь к тем, кто попал в беду и совершил ошибку. Люди, которые сидят в наших исправительных учреждениях, не становятся лучше — мы делаем их рецидивистами. Это не исправительные учреждения, а карательные. Мы просто изолируем людей на какое-то время, жестоко с ними обращаемся, учим их стать изворотливее и не попасться в следующий раз. Надо с помощью и при участии общества и Церкви пересмотреть и изменить саму систему так называемых «исправительных учреждений».
— А что со Сталиным?
— У нас, к сожалению, не было процесса освобождения от тоталитаризма, как это было с нацизмом в Германии. Мы не отреклись от нашего страшного прошлого. Что такое «сильная рука Сталина»? Он в ряду первых злодеев 20-го века. Я не знаю, как можно повесить где-то его портрет? Ведь это же ужас, что происходило в России в его эпоху. Я недавно был в Бутово, в день памяти одной замечательной женщины, мученицы Татьяны Гримблит, она работала фельдшером, деньги свои тратила на посылки заключенным архиереям, священникам, писала им письма. Архиереи благодарили ее, говорили, что она поддерживает их дух. Она была расстреляна в Бутово. И когда мы молились, диакон сказал: «Еще молимся о 370 убиенных в этот день». То есть, в один только день в Бутово было расстреляно 370 человек. Свалено в ров, закопано землей. А что делалось в лагерях? Людей морили голодом, непосильным трудом, отдавали на растерзание шпане, это же ад на земле был устроен этим человеком, портеры которого теперь поднимают на щит.
Говорят, что он смягчился к Церкви — но если бы он не смягчился, мы бы не выиграли в войне. Он понимал, что если фашисты открывают на оккупированной территории храмы, а он не открывает, верующие будут относиться к нему отрицательно. Кроме того, он понимал, что вера может объединить людей. Вспоминали прошлое, национальных героев, святых Дмитрия Донского, Александра Невского. Это было связано именно с тем, что надо было выиграть войну. Нам бы не помогли союзники. Это было условие помощи союзников в этой войне. С его стороны это был политический шаг, а не обращение к вере.
А Ленин? Свою собственную страну он растерзал, обрек на страшный 20-й век, лишил основы, положил начало всем бедам, страданиям, трагедиям, которые были в каждой семье. Лучшие люди среди интеллигенции, крестьян, казачества, духовенства, дворянства были уничтожены. Буквально в каждом слое общества был произведен геноцид. Ну как можно его останки держать на главной площади столицы? Я понимаю, что есть политические причины, но это ужасно.
— Почему Церковь не выступит инициатором такого процесса освобождения от тоталитаризма?
— Церковь выступает инициатором процесса освобождения от греха и от зла. А тоталитаризм — это одно из проявлений этого зла.
— Сегодня из России уезжает большое количество людей, напуганных тенденциями реконструкции Советского Союза. Какая-то часть решила не уезжать, считая, что бороться за себя и страну нужно здесь. Общество расколото. События на Украине раскололи его на два враждующих лагеря. Даже благотворительность стала «своей» и «чужой». Есть способ объединить общество?
— Всякое объединение вне Христа будет вести к деформации. Если объединение произошло не во имя добра, которое персонифицировано во Христе, то это объединение может быть причиной и гражданской войны, и всяких разногласий. Каких способов и примеров объединения нужно искать народу, который тысячу лет объединялся православной верой? Вера во Христа сделала наш народ — народом, сохранила его во всех испытаниях. Отказ от нее стал началом нашего распада и деградации, но возвращение к ней может стать началом нашего возрождения.
