«У наших добровольцев в анкете есть графа “Зачем вам это нужно?” — говорит Ольга. — Чаще всего они отвечают: есть потребность помогать. Или — есть время помогать. Но причина-то другая. Что-то человека точит. Он не понимает, зачем живет». «Потребность души, — добавляет Светлана. — Но мы не хотим изменить мир». Корреспондент «Русского Репортера» провел несколько дней с Ольгой, Светланой и другими сестрами милосердия православной службы Милосердия Екатеринбургской епархии. И попытался понять, что такое настоящая помощь и кому она больше нужна — тем, кто в ней нуждается, или тем, кто помогает.
На голове у Светланы белый плат с красным крестом, в который вшит тонкий золотой — церковный. У сестер есть форма, устав и сестринские посты. Светлана перечисляет их, поглядывая на Ольгу. Пост в доме престарелых, во взрослой онкологии, в госпитале ветеранов войн, в паллиативном отделении, в постинсультной клинике, в психиатрической больнице для взрослых. Пост в психиатрической больнице для детей, в детской онкологии, в тубдиспансере малышовом и подростковом, в коррекционной школе.
— Пост — это место, где сестры дежурят каждый день или два-три раза в неделю, — поясняет Светлана. — Нас постоянно запрашивают в больницы — медперсонал все успевает, но нет времени на то, чтобы пережить с людьми их проблему. А еще есть автобус милосердия! А еще — проект «От сердца к сердцу»! А еще — «Мама на час»: привозят в медучреждение ребенка-сироту, инвалида. А кто с ним будет находиться? Мы обзваниваем наших добровольцев и составляем график. Шестьдесят наших женщин-добровольцев по очереди оказывают таким детям круглосуточное сопровождение.
— Так и зачем вам это надо?
— Мы не хотим изменить мир… — снова говорит Светлана и морщит под платом лоб.
— Изменить мир — очень стрессовая мотивация, — Ольга откидывается назад.
— Да, Наташ! — сестра милосердия Ирина отвечает на звонок. Она сидит в кресле в маленьком кабинете приюта для женщин «Радость». — Что? А-а-а… Ну все ясно. Обнаружился момент кражи телефона… Вот видите, женщины всякие недобросовестные нашей добротой пользуются, — обращается она уже ко мне. — Мы ее еще приютить не успели, а она умыкнула телефон одной из сестер… Пришла к нам с тремя детьми и требует: «Пустите меня к вам пожить или снимите мне квартиру!»
В приюте «Радость» помогают женщинам в разных кризисных ситуациях
— Может, стоило вызвать полицию?
— Я так и сделала. Но она собрала детей и убежала. И такие случаи бывают у нас… Мы берем беременных и женщин с маленькими детьми. Но обязательно выясняем, что случилось, откуда женщина приехала, проверяем информацию.
— А кому вы отказываете в приюте?
— Женщинам с психическими заболеваниями, с неоднократными судимостями и наркозависимостью. У нас живут сироты, которые свое жилье еще не получили, но уже успели родить. Многодетные мамы, у которых мужчина пропал. Или выгнал с детьми. Наша первая подопечная — Настя. Попала к нам в начале беременности. Ее молодой человек сразу сказал ей: «До свидания!», уехал в Москву и там растворился. Настя жила по людям, пока не оказалась на улице. Нам позвонили из соцзащиты и попросили ее взять. Вообще женщины у нас живут ограниченный период времени — от месяца до трех. Мы не заинтересованы в том, чтобы они жили дольше. Тут их кормят, одевают, и это развивает иждивенческую позицию. Наши добровольцы-юристы помогают им получать справки по многодетности, возят по инстанциям, контролируют, что происходит у каждой женщины с документами. Одновременно у нас может жить только пять женщин с детьми. А Настина жилищная проблема долго не решалась, она у нас жила год, устроилась тут в трапезную при храме, ребенка родила, и только в августе этого года все решилось.
В коридоре рабочие на стремянках буравят потолок. В центре идет ремонт, устроенный на пожертвования. В дверь заглядывает тонкая девочка с черными косичками. На ней платье в моряцкую полоску.
— Это Викуля, — говорит Ирина, когда девочка закрывает дверь. — Дочь Гули. Гуля долгое время жила без документов. Она в девяностых приехала из Казахстана, а паспорт так и не удосужилась поменять. Потом она его потеряла и жила без документов и без гражданства. У нее проблемы со здоровьем, и интеллектуально она тоже… Ее сожитель гулял с ребенком и потерял девочку на улице. Ребенка забрали в полицию. Нам оттуда позвонили, сказали: «Женщина не хочет возвращаться к мужу-алкоголику. Возьмете?» Мы ей второй месяц помогаем с документами.
— И каковы перспективы?
— Ей нужно оформить инвалидность себе и дочери, арендовать жилье на пособие. Подрабатывать — она умеет вязать. Еще у нас сейчас живет Ирина — многодетная мать. Ее мужа обманули недобросовестные риэлторы и продали их квартиру. Это случается нередко. Муж ее сейчас уехал на север, на лесопилку. Обеспечить их не может. У Ирины месяц назад родился пятый малыш, сейчас она занимается оформлением пособия как многодетная мать.
— А какова основная причина, по которой женщина попадает в ваш приют?
— По-разному случается. Ну вот недавно один мужчина не пускал домой свою жену с ребенком. Женщине сорок четыре года. Она жила с мужчиной, родила ребенка, мужчина погиб. Познакомилась с другим, родила ребенка, и другой мужчина тоже погиб. Она решила посвятить себя детям. Причем женщина-то хорошая. Сама одиннадцатый ребенок в семье. Образования ей получить не удалось, но она ответственная, аккуратная и интеллектуально сохранная. Работала на двух-трех работах, и с детьми еще успевала… Жилье то арендовала, то жила у своих мужчин. Вот она познакомилась с третьим мужчиной. Он готов принять ее детей. Предлагает ей официально расписаться. Она пришла ко мне, когда уже была на пятом месяце беременности в сорок четыре года. О беременности не знала. Так бывает — в этой бытовой круговерти женщины долго не могут понять, что беременны. Хотела делать аборт на позднем сроке. Муж сказал: «Если родишь, оставляешь его в роддоме». Отличный ребенок родился, здоровый малыш! А муж спрашивает: «А куда мы его положим? А кто будет работать?» Работала-то она, и жили они все в одной комнате. Мы ей сразу предложили к нам переехать с детьми, но амбиции ей тогда не позволили. Она оставила ребенка в больнице на месяц. Через месяц клубок проблем не распутался, и нужно было либо забирать ребенка, либо отдавать на усыновление. Она его забрала и приехала к нам.
— А сейчас где она?
— Сейчас она арендует комнату… по случайному совпадению, в той же квартире, где живет ее муж. Да-а, в кино ходить не надо… Она живет самостоятельно, а он — как наблюдатель. Но уже никого не выгоняет. К малышу равнодушен.
— Женщины тут обязаны молиться?
— Мы большое внимание уделяем православной составляющей, но никого молиться не заставляем. Когда у женщины налажены отношения с Богом, у нее и в жизни больше порядка. Мы принимаем людей, которые лояльны православию. Они посещают храм, имеют возможность окрестить детей.
В общей комнате вяжет, сидя на диване, худосочная Гуля. Ее болезненная дочь играет с куклой рядом. В соседней комнате на широкой кровати, раскинувшись звездой, спит месячный младенец в голубом комбинезоне. Рядом ссорятся две маленькие девочки-погодки. Викуля осторожно заглядывает в комнату — посмотреть.
— Я тута, куколка моя! — отзывается многодетная мать Ирина, когда одна из девочек взвизгивает и начинает реветь. — Нас риэлтор обманула, — объясняет она мне. — Риэлтор Воронова такая. У мужа была своя квартира почти в центре. Муж раньше к ней обращался и выписал на нее доверенность, чтобы она помогала ему квартиру приватизировать. По этой доверенности она евонные данные переписала и сделала доверенность, что он разрешает ей продать квартиру. И по этой доверенности продала. Мы не знали об этом. А когда узнали, истек срок давности. Она нам обещала, что вернет квартиру, клялась, ревела, что ее тоже обманули. Лапшу нам на уши вешала, пока сроки давности не прошли. Потом она нам полтора года оплачивала съемное жилье.
— А почему вы не заявили в полицию?
— Но она же обещала.
— А почему вы верили обещаниям человека, который вас обокрал?
— Ну, знаете, муж — единоличный собственник. Он ей верил. Мы суды проиграли. Вы видите, в какой кризисной ситуации я нахожусь? У меня нет возможности хороших адвокатов найти. Если бы кто-то хороший с самого начала взялся за наше дело, мы бы квартиру вернули. Но сейчас уже есть решение суда, и ничего не изменить.
— Сестры предлагают больного маслицем помазать, молитву перед операцией прочесть, — говорит Светлана.
— Это все ненавязчиво, — добавляет Ольга, потягивая кофе.
— У нас уже седьмой выпуск сестер в областном медицинском колледже. Сестры там учатся десять месяцев бесплатно и получают корочки гособразца — что являются специалистами по уходу. Это такой специальный курс для церковных служителей. В сестричестве нас шестьдесят человек — тех, для кого служение становится служением. Остальные — добровольцы. Если они хотят вступить в сестричество, то проходят обряд посвящения. Само сестричество образовалось из прихожанок-добровольцев. По нашей форме сразу видно, что мы — православные сестры.
— А почему нельзя помогать просто как люди, а обязательно это делать как православные?
— Сестричество — флагман социального церковного служения. Его основа и фундамент, — говорит Ольга. — В монашестве три обета — человек отказывается от всего, что у него есть, в том числе от семьи, принимает обет послушания и нестяжания. А сестричество — светское. Тут нет никаких обетов. Нет даже клятвы, как у врачей. Просто сестра должна нести послушание милосердия минимум два часа в неделю. Естественно, обязательны исповедь и причастие.
— А выйти она из сестричества может?
— Как и монахиня из монастыря, — отвечает Ольга. — Только в монастыре она разрывает связь с Богом. А здесь она никого не предает. Она может выйти и остаться заштатной сестрой.
— Мы молимся друг за друга, — говорит Светлана. — Когда сестры несут служение в онкоцентре, им без молитвы вообще тяжело. Там трудно понять разумом, что происходит. Там боль пульсирует в стенах. Сестричество объединено духом молитвенным. Оно — не просто социальное служение. Оно сосредоточено вокруг Христа.
— В каком смысле?
— Ну, мы Христу служим, — Светлана пожимает плечами. — У нас, правда, нет мотивации изменить мир и всех спасти.
— Тогда в чем же цель вашей работы?
— Патриарх недавно рассказывал историю про хирурга, — живо отвечает она. — Хирург начал операцию, понял, что метастазы везде, и зашил. Сказал женщине — «Я сделал все, что в моих силах врача. Остальное от меня не зависит. Езжай в монастырь. Есть вещи, над которыми человек не властен». Через несколько лет он узнал, что та пациентка жива и здорова… Зачем мы это делаем? Мы понимаем, что помогаем ближнему преодолеть физическую боль. Но если человек хочет поближе узнать Бога…
— То есть вы идете по легкому пути? Вы подбираетесь к сердцу человека, когда он в безысходном положении и душа его — легкая добыча?
— Так делают иеговисты, — Ольга отпивает кофе. — Но вы продолжайте, мы не обидимся.
В Центре гуманитарной помощи аккуратно развешана нижняя и верхняя одежда. Молодая женщина сидит на корточках перед коробкой с детскими футболками. Она берет в руки каждую, внимательно разглядывает, аккуратно складывает и возвращает на место. Сын лет шести приносит ей блестящие женские босоножки. За ее спиной висит такое же моряцкое платье, как у Викули.
В центре гуманитарной помощи работают с малоимущими и многодетными семьями, инвалидами и пенсионерами
— Мы помогаем малоимущим семьям и многодетным, инвалидам и пенсионерам, — говорит руководитель фонда. — Свой статус многодетной семьи они обязательно должны подтвердить удостоверением. Малоимущие — справкой из соцзащиты. После этого раз в три месяца они могут прийти сюда и получить десять единиц одежды на каждого члена семьи. Одежду и средства мы собираем благодаря простым людям, горожанам. Но часть денежных средств была получена по гранту. У нас есть постоянная база на семьсот человек, кому мы оказываем продуктовую помощь. А есть шестьдесят семей, которые очень нуждаются. Допустим, там один папа — инвалид по зрению, и у него пять дочек. Сестры милосердия в постоянном контакте с этими семьями и уже сами привозят им наш продуктовый набор. Там кроме круп и масла еще печенье, сахар, мука, чай, курица, рыба… Этого вполне достаточно, чтобы прокормить многодетную семью. Им остается самим купить только яйца и молоко. А вещи, которые остаются, мы никогда не выбрасываем и не сжигаем. Мы нашли деревни, в которых рады любым вещам.
— Я видела в кризисном центре девочку в таком платье, — показываю на моряцкое платье.
— Да, это мы передали.
Женщина встает и, забрав пару детских футболок, но оставив выбранные для нее сыном босоножки, передвигается к следующей коробке. У нее в распоряжении полчаса — в центре действуют временные ограничения. Грузчики заносят в соседний отсек ящики с морожеными курами.
— У многих малоимущих нет интернета, — говорит руководитель центра. — Но действует сарафанное радио. Мамы рассказывают друг другу, что можно получить еду и одежду у нас. И этого для семьи вполне достаточно.
— Люди, в принципе, очень упорны, — говорит Ольга. — Особенно во всем том, что касается вопросов духа. Мы не ходим по больницам и не проповедуем. Но сестра сосредоточена на Христе. Подопечному она дает то, в чем он нуждается. Нужно памперсы поменять — она меняет. Накормить — она кормит. Физическую помощь оказать всегда можно. И можно сколько угодно кормить бездомных, но от этого ничего не изменится. Но вдруг — и неизменно — возникает вопрос духа. А дух для нас — это Христос. И бывает, что ты просто бездомных кормишь, а бывает, что при этом еще и душа начинает разговаривать.
— У нас в городе десять социальных гостиниц, — говорит Светлана. — Они принимают к себе бездомных.
— Другой вопрос, — дополняет Ольга, — что бродяжничество — это болезнь похуже наркомании. Если человек проводит определенное время на улице, то достигает точки невозврата. Люди подсаживаются на бродяжничество очень быстро. Мы пробуем их вернуть. Но тут мы как невод закидываем: кто-то потянется к руке помощи, а кто-то нет. Бездомные — в основном мужчины. Те, которые срок отбывали или лишились жилья из-за развода. На улице они деградируют очень быстро. Неделя-две — и все. Улица затягивает. Нет, похоже, что не холодно! Это в Москве у вас все люки задраены и нет зданий, где можно жить. А по городам есть заброшенные дома и теплотрассы открытые. И никто тебя не пилит, не заставляет что-то делать, ты никому ничего не должен… плюс алкоголь. А деградация у людей быстро наступает, если они не работают.
— И все же во всем этом служении главная мотивация — развитие самой сестры, а не бедные и больные?
— Главное здесь — не сестра. Главное — Христос, — отвечает Ольга.
— И путь сестры к нему?
— То, благодаря чему можно спастись. Менять мир не надо. Надо себя изменить.
— А куртки теплой еще нет? — бездомный садится на скамейку в автобусе «Милосердия».
Со стороны кабины на него смотрят многочисленные иконы, украшающие вход к водителю. По бокам — полки, заполненные вещами.
— Молись — и будет тебе куртка, — отвечает сестра милосердия Лариса.
— Так я молюсь! — одутловатый мужчина стягивает с распухших ног обувь. — Но Господь-то другим помогает, а меня не слышит!
— В следующий раз будет тебе куртка!
— Да я до следующего раза, может, и не доживу.
— Ты еще молодой, — сестра Лариса протягивает ему пару теплых ботинок.
«Милосердие» закупает каждый месяц талоны в санпропускник, где вещи бездомного обрабатываются в печи, а сам он моется и мажется мазью от вшей. Один талон стоит 180 рублей. Государство такими талонами бездомных Екатеринбурга не обеспечивает. Когда «Милосердие» начало закупать простую мужскую обувь для бездомных, количество обморожений и ампутаций среди них снизилось в два раза.
Лариса Грехова из автобуса «Милосердия»: «Хорошие люди к нам сюда приходят, только павшие»
— Хорошие к нам сюда люди ходят, — строго говорит Лариса. — Только павшие. И вообще я считаю, что над нашим автобусом — покров Божьей Матери… И ничего в этом смешного нет! Она тут всем управляет. Потому что тут такие раны заживают, какие зажить не могут от наших лекарств. А лекарства у нас самые простые.
— Это в основном по ее молитве заживают, — говорит шепотом Андрей Борисович и подмигивает. — Она знает истории почти всех. Она им как мама, но очень строгая.
— Ой, — вздыхает сестра Лариса, — иногда я их жалею, по голове глажу. А раны заживают. Серьезные обморожения. Ну, иногда я, конечно, когда обрабатываю раны, пытаюсь молиться. Не молюсь, а пытаюсь… Иисусову молитву, конечно, читаю. И прошу — «Пресвятая Богородица, помоги!»
— И не жалко вам расходовать свои молитвы на чужих опустившихся людей?
— Господи помилуй! Это разве моя молитва?! Это — Господа молитва! А я не умею молиться. И молитвенником себя не считаю, Боже упаси! Но… когда сильно за человека переживаю, может, что-то и получается.
Фото: православная служба Милосердия Екатеринбургской епархии
Ссылка на репортаж в журнале «Русский Репортер» №21 (438)
